– Вода есть? – еле ворочая пересохшим языком, спросил, подходя к Владимиру, покачивающийся от усталости Николай.
– На!
Прильнул истрескавшимися губами к горлышку алюминиевой фляги и долго, с жадностью тянул тепловатую водицу. Взвизгнув, шлепнулась о сухую глину шальная пуля и отскочила рикошетом в сторону, оставив облачко красноватой пыли.
– Осторожней! Стань за бруствер. Чуткая тишина.
– Говорят, справа пластунов поставили.
– Много ли толку в пластунах? Два батальона. Помолчали. Где-то далеко влево загудел броневик.
Эхо разнеслось по притихшим полям.
– Гудит!
Шевельнул потихоньку головками отцветающего клевера ветер.
– Сережа! Пить хочешь?
– Давай!
Выпил все той же тепловатой, пресной воды. Отер рукавом со лба капли крупного пота. Долго смотрел задумчиво в убегающую даль пожелтевших полей. Вздохнул тяжело:
– Стасин убит?
– Убит.
– А Кравченко?
– Тоже.
– Жалко Стасина!
– Всех жалко! Им ничего, а тем, которые ранеными поостались, плохо!
– Федорчук застрелился сам.
– Кто видел?
– Видели! Пуля ему попала в ногу. Приподнялся, махнул рукой товарищам и выстрелил себе в голову.
Жужжал по земле, над поблекшей травою, мохнатый шмель. Жужжал в глубине ослепительно яркого неба аэроплан.
Смерть чувствовалась близко-близко. И именно сейчас, когда все так безмолвно и тихо.
Жжзз-жжж!..
Та-х-та-бах…
– Вот она! Та-х-та-баба-х…
– Вот!.. Вот она!
В грохоте смешались мысли, взрывы и время. Прямо перед глазами – цепь… другая. Быстрый, судорожный огонь.
– Ага, редеют! Батарея…
– Наша! Отвечает!
Еще и еще цепи, еще и еще огонь. Окопы громятся чугуном и сталью. Нет ни управления, ни порядка. И бой идет в открытую, по полям.
– Врете, чертовы дети! Не подойдете!
– Врете, собачьи души! – кричит оставшийся с несколькими номерами пулеметчик-и садит ленту за лентой в наступающих.
– Бросай винтовки! О-го-го! Бросай!
– Получай! Первую!.. Вторую!
С треском рвутся брошенные гранаты перед кучкой петлюровцев, нападающих на курсанта.
С гиканьем вырывается откуда-то эскадрон и падает тяжелым ударом в одну из первых рот.
– Смыкайся! – кричит Сергей. Его голос совершенно теряется среди шума и выстрелов.
Эскадрон успевает врубиться в какой-то оторвавшийся взвод, попадает под огонь пулеметов и мчится, теряя всадников, назад.
Бой близится к концу.
Пулеметчик с разбитой ногой уже остался один и, выпустив последнюю ленту, поднимает валяющийся карабин и стреляет в упор, разбивая короб «максима», с криком:
– Давитесь теперь, сволочи!
На фланге бронепоезд, отбиваясь, ревет и мечется. Его песня спета – полотно сзади разбито.
– Горинов, отходим! – кричит Сергею под самое ухо Ботт. – Бесполезно…
Справа петлюровцы забирали все глубже, глубже и густыми массами кидались на тоненькую цепь. Пластуны не выдержали и отступили.
– Кончено?
– Кончено, брат!
С хрипом пролетел и бухнулся почти рядом, вздымая клубы черной пыли и дыма, снаряд. Отброшенный, как пылинка, упал, но тотчас же вскочил невредимым Владимир. С разорванной на груди рубахой, шатаясь, поднялся Сержук. Шагнул к товарищам, упал с хлынувшей из горла кровью.
Влево на фланге что-то гулко ахнуло, заглушая трескотню ружейных выстрелов. Белое облако пара взвилось над взорванным броневиком.
Красные части отступали.
Вот беленькие домики окраин Киева. Здесь Петлюра и Деникин не нужны. В страхе перед надвигающейся напастью их обитатели попрятались по погребам и подвалам.
Беспорядочно и торопливо вливались остатки красных частей в город. Чем ближе они подвигались к центру, тем больше попадался на глаза торопящийся, снующий народ. Носились мотоциклеты, гудели автомобили, тянулись бесконечные обозы. Кучками, с узлами на плечах уходили какие-то люди.
– Это беженцы, рабочие! – пояснил кто-то. – Кто от деникинцев, кто от петлюровцев. Черт их знает, который захватит раньше город.
Шли не останавливаясь. Вот и бывшая обитель курсов. Молчал черными пятнами распахнутых окон покинутый корпус. Стройно, точно бессменные часовые, застыли рядами тополя вокруг безлюдного плаца. Скорей мимо и мимо – некогда…
Через окна и балконы высовывались лица буржуев, открыто выражавших свое удовольствие.
– Возрадовались! – доносилось по их адресу со стороны уходящих рабочих.
– Ну, погодите до следующего раза! Разочтемся! С чердаков раздавались выстрелы по отступающим.
Бухали колокола – где набатом, где пасхальным перезвоном.
Вот цепной мост. Не без труда трое друзей протиснулись к нему и, подхваченные людскою массою, стали продвигаться вперед.
Где-то на окраинах послышалась трескотня. По мосту тысячи человек текли сплошной рекой, плотно прижавшись друг к другу.
Возле Сергея автомобиль с попортившимся мотором, захваченный общим течением, продолжал безостановочно продвигаться. Огромный мост скрипел, дрожал, и казалось– вот-вот он рухнет в волны Днепра.
Наконец-то на другом берегу! Двинулись без передышки дальше – надо было торопиться. Миновали слободку и с шоссе свернули в Броварский лес. Было уже совсем темно. Сотни груженых подвод тащились по ночной корявой и загроможденной дороге.
Из города, раскатываясь гулким эхом, ахнул снаряд, потом другой, третий. Испуганные лошади шарахались в сторону, выламывая оглобли и выворачивая воза. В темноте то и дело попадались корзинки, тюки, ящики.
Повсюду, спотыкаясь, брели беженцы, курсанты, отбившиеся от частей красноармейцы. Головы сверлила мысль: «Потом!.. Все потом!.. А сейчас отдохнуть… спать!» Многие дремали на ходу, придерживаясь за оглоблю или перекладину телеги, и еле переставляли ноги. Некоторые присаживались у края дороги перевести дух и мгновенно засыпали. Через них шагали, об них спотыкались, но они ничего не чувствовали.
Это была реакция на бессонные ночи и огромное нервное напряжение последних дней.
Сергей с товарищами, возле отдыхающих остатков своей роты, стоял на высоком лесистом бугре, всматриваясь в сторону Киева.
– Ну, прощай, Украина! – сказал один.
– Прощай! – эхом повторили товарищи.
– Мы опять здесь будем!
– Будем!..
Далеко внизу черным блеском отсвечивал изгибающийся Днепр. По темному небу бродил бесшумно прожектор. Где-то на окраинах занималось зарево.
Точно последний, прощальный салют уходящим, ослепительно ярким блеском вдруг вспыхнуло небо. Потом могучий гул, точно залп сотен орудий, прокатился далеко по окрестностям. Еще и еще. Заметалась испуганная темная ночь. Судорожно вздрагивала земля.
Это рвались пороховые погреба оставленного города.
РЕВОЛЮЦИЯ В ОПАСНОСТИ.
Красными молниями бил радиотелеграф.
РЕВОЛЮЦИЯ В ОПАСНОСТИ.
Огненными буквами кричали плакаты.
– Не сдадимся… выдержим… победим… Московский пролетариат хоронил погибших товарищей, вырванных взрывом белогвардейской бомбы.
Многим думалось, что Советская Россия доживает последние дни.
Рабочий сказал, надевая патронташ:
– Нашу Москву… Наш Петроград… Нашу революцию…
– Подождешь!
Загудели срывающиеся с вокзалов и уносящиеся на фронт новые и новые эшелоны.
В Туле раздавались винтовки прямо из заводов.
Улицы Петрограда опутывались колючей проволокой.
Под Воронежем садился на крестьянскую сивку буденовец.
Останавливались отходившие части Красной Армии.
Возле больших карт агитпунктов и Роста стояли часами на осеннем холоду, с тревогой наблюдая за извивающимся черным шнурком. Замерла на картах неподвижно, зацепившись от Орла к Воронежу, тесемка. Умолкла антенна…
Потом разорвали залпы минутную тишину тысячеверстного фронта. И радостно бил радиотелеграф:
ВСЕМ… ВСЕМ… ВСЕМ… МЫ НАСТУПАЕМ.
…А черный шнурок на витринах Роста упал вниз, к югу.
Шлепнулась о колеса одинокой платформы первая пуля и с визгом умчалась в сторону.
По морозному, свежему воздуху резанул пулемет. Испуганно шарахнулась привязанная к желтой ограде лошадь. Из-за угла, низко пригнувшись к луке, вылетел казак-кубанец, за ним еще, еще.
Красные наступали.
Из-за маленького пустынного разъезда, из окружающих домиков бегом неслись в цепь пехотинцы. Ударил зачем-то набат, но тотчас же смолк небольшой станционный колокол. Снова резанул пулемет. Темными точками поднимались и падали под прицелом две перебегающие цепи. Нестройно звенел пулями воздух. Играя лучами отточенных шашек, упругим ядром рванулись с фланга кубанцы, но, запутавшись на полпути в жгучих нитях колючки, забрякались с маху через головы кони и всадники. Через минуту еще стремительней кубанцы летели назад, исчезая за холмами увядших полей.
